Версия для печати

Для меня высокая честь и большое удовольствие говорить сегодня об академике Дмитрии Сергеевиче Лихачёве в ознаменование столетнего юбилея со дня его рождения.
Академик Лихачев искренне верил в возможность свободной и мирной жизни для всего человечества. Его интерес к Болгарии, где он побывал не один раз, повел его далее к познанию Восточной и Западной Европы, к Северной Америке и далее на восток к Японии. В своих гениальных трудах он проник в самые глубокие пласты российской истории. Он восхищался влиянием на нее окружающих ее культур. Он всегда отличал настоящий патриотизм от узколобого национализма. Дмитрий Сергеевич испытывал почтение, я бы даже сказал благоговение, перед окружающей его природой и видел в ней источник вдохновения и поэзии.

Я познакомился с Дмитрием Сергеевичем во время круглого стола, который был организован журналом Slavic Review, где обсуждались вопросы древнерусской культуры. Вместе с великим русским богословом Георгием Флоровским, Дмитрий Сергеевич выступал моим почётным оппонентом. Вскоре после этого я встретился с академиком Лихачёвым в Ленинграде и понял, что этот глубокий знаток древнерусской культуры, помимо всего прочего, воплощает в себе лучшие черты российской культуры двадцатого столетия. Некоторое время спустя мне довелось увидеть его в качестве члена комиссии на защите докторской диссертации. Как красиво и элегантно он проводил устные экзамены на соискание докторской степени! Именно тогда я убедился, что эрудиция и великодушие, выраженные им по отношению к моей статье, были не просто вежливым жестом по отношению к молодому учёному-иностранцу, изучающему Россию, но внутренне присущими ему качествами, которые ещё полнее проявлялись в беседах с более заслуженными и серьёзными учёными-гуманистами, работавшими в тесных рамках тогда весьма реакционного Института истории в Москве.

В эпоху Горбачёва и Ельцина мы с Дмитрием Сергеевичем сблизились и, используя универсальный язык мировой культуры, начали строить мосты между нашими странами. Однако моя роль в этом грандиозном и важном процессе была довольно скромной, в то время как Дмитрий Сергеевич, будучи советником Михаила Горбачёва по культурным и духовным вопросам, оказал куда более важное и прямое влияние на развитие российско-американских отношений. Мы встречались всё чаще, и я приложил все усилия, чтобы во время визита госпожи Рейган в Россию, на саммит президентов Рейгана и Горбачёва весной 1988 [тысяча девятьсот восемьдесят восьмого] года именно Дмитрий Сергеевич познакомил её с достопримечательностями Ленинграда, а также рассказал о богатстве и красоте российской культуры, воплощением которой являлся сам.

То же необыкновенное богатство его личности я увидел летом 1990 [тысяча девятьсот девяностого] года, когда в качестве заместителя председателя принимал участие во Всемирной конференции преподавателей русского языка и литературы в Москве. Лихачёв представил там прекрасную работу, в которой — в противовес преобладающим тогда националистическим взглядам на российскую историю — подчёркивал, что даже его любимая Древняя Русь была многонациональным обществом, тесно связанным с западными и другими зарубежными культурами. Вечером того же дня мы с Дмитрием Сергеевичем побывали на концерте народного творчества, весьма типичном для того времени. Помню, как Лихачёв, с утра доказывавший, что монолитной культуре Древней Руси были присущи реальный плюрализм и многонациональность, посетовал на искусственность фольклора и советский китч, которыми уже слабеющая коммунистическая власть всё ещё потчевала участников научных конференций.

К первому саммиту с участием Горбачёва в Вашингтоне мы с Дмитрием Сергеевичем подготовили выставку, посвящённую старообрядческой книжной культуре. Дмитрий Сергеевич приехал в Вашингтон на открытие выставки и показал Раисе Горбачёвой все экспонаты, среди которых были старообрядческие книги, вывезенные из России в Америку эмигрантами начала двадцатого века, современные книги из дальних, таёжных регионов России, выполненные в том же рукописном стиле, что и более древние экземпляры.

Благодаря этим и многим другим встречам с Лихачёвым в те времена больших перемен, я понял, каким почётом и уважением пользуется этот мудрый исследователь истории и культуры Древней Руси у молодого поколения постсоветской России. В каком-то смысле он был последним великим представителем высокой культуры старого Петербурга, но в то же время россияне всё больше и больше видели в нём новое воплощение вечного духовного явления — голоса совести, говорящего правду властям.

В свойственной ему мягкой, но решительной манере он защищал целостность и разнообразие российской культуры, неустанно подчёркивая её способность стать преображающей силой в обществе, глубоко поражённом тоталитаризмом. Он глубоко верил в то, что для созидания здорового будущего России необходимо стать открытой по отношению к Западу. Одной из последних его задумок была мечта создать университет с различными факультетами в разных странах, как подлинный инструмент развития международного культурного взаимопонимания.

Дмитрий Сергеевич верил в то, что постсоветская Россия должна не только возродить нравственную и художественную природу своей духовной культуры, но и открыть для себя более прозрачные политические и социальные процессы западных стран. Он считал, что одно не противоречит другому. Когда Дмитрий Сергеевич получал почётную докторскую степень Оксфордского университета, у него состоялся долгий и волнующий разговор с Исайей Берлином. Позднее оба поделились со мной тёплыми и душевными впечатлениями от этой беседы. Мне же она показалась символом нового моста, перекинутого не только между Россией и Западом, но и между христианским гуманизмом и иудейской мудростью.

В последние годы жизни Дмитрий Сергеевич писал и российскому Патриарху, призывая его признать упущения и ошибки священноначалия Православной церкви во времена советской власти, и президенту Ельцину, выступая против начала военных действий в Чечне. Ему удалось дожить до того момента, когда первый советский Гулаг на заполярных Соловецких островах, где в молодости отбывал наказание сам Лихачёв, не только снова стал монастырём, но и обрёл новое будущее в качестве центра экологических исследований.

Говорят, что Лихачёв участвовал в написании одной из самых лучших и кратких речей Ельцина, которую тот произнёс в Санкт-Петербурге на церемонии перезахоронения последнего российского царя и его семьи. Несмотря на всю свою любовь к традициям и всё своё негодование по поводу расстрела царской семьи, Лихачёв решительно отвергал всякую мысль о возвращении страны к монархии и горячо поддерживал демократические реформы.

Когда на исходе двадцатого века мне доводилось быть гостем в его скромной квартире и на даче, меня всегда поражали толстые пачки писем, которые этот уже немолодой человек получал от молодёжи со всех уголков России. Новое постсоветское поколение одновременно казалось обращенным и к прошлому, к культуре до-коммунистической России, и к будущему, к послевоенному западному опыту. И для многих из них Дмитрий Сергеевич стал маяком и мощной притягательной силой.

В последний год своей жизни он сыграл особую роль в становлении и развитии программы Открытый мир, возглавляя программу вместе со мной в качестве Почётного сопредседателя. Благодаря этой программе тысячи молодых российских лидеров имеют возможность посетить Америку. Дмитрий Сергеевич был глубоко убежден, что прямые контакты между молодыми гражданами наших стран будут развивать дружбу, взаимопонимание и сотрудничество между нашими странами. Открытый мир во многом является плодом личного видения академика Лихачёва.

Мне хочется верить в то, что программа «Открытый мир», которую Конгресс США принял в 1999 [тысяча девятьсот девяносто девятом] году и продолжает поддерживать по сей день, является достойным воплощением чаяний этого благородного человека, чей столетний юбилей мы отмечаем сегодня. Программа позволяет сегодняшним ее участникам пользоваться теми же возможностями, которые когда-то предоставлялись Дмитрию Сергеевичу и Исайю Берлину, когда они встретились в Оксфорде. Сама природа этой программы поощряет развитие диалога и улучшает отношения между ее участниками.

Я всегда считал, что кончина Дмитрия Сергеевича Лихачёва тридцатого сентября, в последний день работы первого года программы, является истинным знамением того, что программа, столь успешно начавшаяся благодаря его видению и усилиям, будет оставаться живой памятью об академике Лихачёве на долгие годы нового столетия, которое сам он так и не увидел.

story archive