«Ресурсный национализм» – за и против

Наджия Бадыкова 14.01.2009

Понятие «ресурсного национализма» возникло в начале 70х годов прошлого века c завершением бурного процесса деколонизации и последующей передачей контроля над природными ресурсами странам, освободившимся от колониального ига. 

Понятие «ресурсный национализм» стало трактоваться расширительно в связи с созданием ОПЕК, особенно после того, как картель попытался использовать нефть в качестве инструмента давления на страны, симпатизировавшие Израилю, и, в первую очередь, США, во время арабо-израильской войны 1973 года. Арабское эмбарго тогда закончилось провалом.  Однако в последующие годы ОПЕК небезуспешно оказывал влияние на мировой нефтяной рынок посредством регулирования объемов добычи.

 «Ресурсный национализм» имеет различные формы: сокращение экспорта, манипулирование ценами - как для извлечения максимальной прибыли, так и для оказания политического давления на отдельных импортеров, ограничение доступа иностранных компаний к разработке национальных природных ресурсов. Примером чему, в различной степени,  может быть опыт России, Казахстана и Туркменистана.

Некоторые аналитики считают, что существует корреляция между колебаниями цен и поведением стран-экспортеров. По их мнению, рост цен на энергоносители и желание экспортеров извлечь максимальную прибыль из благоприятной конъюнктуры подстегивает «ресурсный национализм» и толкает экспортеров на крутые меры в плане изменения условий контрактов с импортерами, что явно не способствует укреплению международного коммерческого права.

И если Россия, Венесуэла и даже Казахстан когда-то благоволили к иностранным инвестициям в свой энергетический сектор, то теперь, мягко говоря, их настрой в этом плане далеко не благожелательный.

В прошлое ушли времена, когда владельцы энергоносителей заключали концессионные договоры и отдавали, практически под корень, контроль над своими природными богатствами иностранным нефтяным компаниям, когда  роль национальных компаний была мизерной или вообще нулевой.

Следующим логическим шагом во взаимоотношениях хозяев ресурсов и иностранных нефтяных компаний стали соглашения по разделу продукции.

В последние годы  обычной стала практика вытеснения или ограничения деятельности иностранных компаний в пользу национальных и увеличения государственного контроля над природными ресурсами. Так, с приходом к власти Путина «ресурсный национализм» в России вылился в ревизию итогов приватизации и системы перераспределения нефтяных доходов. 

Однако на этом проявления «ресурсного национализма» не ограничились. Компании ExxonMobil и ChevronTexaco лишились права участвовать в проекте «Сахалин-3», а казахская национальная компания «КазМунайГаз» в результате последних споров с иностранными компаниями смогла увеличить свою долю в проекте по разработке крупнейшего месторождения Кашаган с 8 до18 процентов.

Последние серьезные потрясения на мировом рынке нефти и неспособность ОПЕК остановить падение цен повлекли за собой разговоры о том, что золотой век картеля миновал, а с ним и идея «ресурсного национализма», что теперь чаша весов склонится на сторону иностранных нефтяных. Ввиду низких доходов страны-экспортеры будут якобы вынуждены поменять свою протекционистскую  политику.

Однако следует вспомнить, например, что разгар «ресурсного национализма» в России, в форме де-приватизации и отстранения иностранных нефтяных компаний от выгодных проектов, пришелся на период, когда цены на нефть не были такими высокими, что, по сути, не укладывалось в модернизированную теорию «ресурсного национализма».

Исключением из правил также стал Туркменистан. Здесь никогда не приветствовалась идея широкого привлечения иностранных инвестиций в энергетические области экономики, а а «ресурсный национализм» имел ярко выраженные черты. Последние заявления лидеров этой богатейшей энергетическими ресурсами страны, о том, что они намерены приглашать в страну, в основном, нефтяные сервисные компании, в полне укладываются в политику классического «ресурсного национализма», когда защита национальных интересов не имеет ничего общего с колебанием цен на энергетическом рынке, а попадает под более широкие понятия и критерии. В частности, привлечении иностранных нефтяных сервисных компаний и полный отход от контракта по формуле «раздела продукции» – еще больше минимизирует роль иностранные нефтяных компаний в энергетических проектах.

И так, оправданы ли предположения, что проявления  «ресурсного национализма» связаны с колебаниями цен на энергоносители, или все-таки за ним стоит в первую очередь национальная гордость и геополитические амбиции? Пока споры – за и против ресурсного национализма набирают силу.  А тем временем, баланс между иностранными и национальными компаниями в проектах меняется в пользу последних, и пока нет признаков того, что «ресурсный национализм» будет зависеть от конъюнктуры мирового нефтяного рынка.

---